Кувшинки, так могло случиться…

Комната для допросов выглядела мрачно. Голые стены цвета детской неожиданности, одинокая тусклая лампочка без плафона над потолком, посреди комнаты видавший виды стул и стол, за которым сижу я. Сижу и жду своего следователя. Затхлый воздух помещения, впитавший в себя слезы отчаяния и сожаления всех тех, кто прошел через нее, впитавший дым дорогих сигарет, папирос и откровенной махорки — этот воздух проникал в легкие тяжелым комом, оседая там, мешая сделать новый глубокий вздох. Нещадно болела голова, мысли все еще путались, обрывки каких то образов мимолетно всплывали в сознании и тут же ныряли обратно в глубины разума. Я встряхнул головой, прогоняя образы и это ненадолго, но помогло. Меня клонило в сон, и лишь открывшаяся с жутким скрипом дверь и вошедший в комнату следователь с папкой бумаг отвлекли меня от наваливающейся дремоты.

— Здравствуйте. Как самочувствие?
— Да в целом хреново, спасибо.
— Мы с Вами уже виделись, не знаю, вспомните ли Вы мое лицо, я приходил к Вам в больницу.
— Расплывчато помню, — ответил я, пытаясь на самом деле откопать в памяти лицо долговязого следователя. Это выходило у меня откровенно плохо.
— Давайте попробуем поговорить еще раз. Вы в состоянии?
— Да, в состоянии. Вроде все помню и готов общаться.

Следователь сел напротив, разложил бумаги, положил на стол диктофон, попутно приготовил для себя протокол допроса и ручку. Он включил диктофон, коснулся кончиком пера бумаги и выжидающе уставился на меня.
— Начинайте. С чего все началось?

Я вдохнул очередную порцию спертого воздуха и начал повествование:
— Ссоры для нас обычное дело. Я никогда не шел на конфликт, как и в этот раз. Началось все с ее звонка ко мне на работу.
— Привет, — сказала она.
— Привет.
— Как дела на работе?
— Да все так же. Ни шатко, ни валко. Не сезон, наверное.
— У тебя всегда не сезон, — съязвила она.
— Прошу тебя, не начинай.
— А что не начинать? Ты лузер.
— Обоснуй, дорогая!
— А чего тут обосновывать? — по ее голосу я понял, что она крайне раздражена, — Ты неудачник. В твои 25 у тебя ничего нет, кроме 40 квадратных метров и никчемной работки.
— Спасибо, от тебя другого ожидать не приходится. Обоснуй свои доводы.
— Я не буду ничего обосновывать! Вот мои друзья к чему-то стремятся, зарабатывают большие деньги, а ты ни на что не способен!
— Еще раз спасибо. Только если ты вспомнишь, то все твои друзья — дети олигархов, устроенные своими всемогущими предками на самые сладкие должности в своих же компаниях. Они целыми днями бездельничают, катаются на подаренных мазератти и прожигают отцовские бабки на право и на лево. И их ты называешь целеустремленными и успешными? Да лиши их отцовской опеки, они же сопьются к чертовой матери, потому что ни хрена делать не умеют.
— Ты так говоришь, потому что завидуешь, — парировала она, — И вообще бытие определяет сознание.
— Ха-ха, насмешила меня!! Да я никогда и никому не завидовал. Каждому свое. Кесарю — кесарево. Они беспомощные котята у них никчемная жизнь и я такой не хочу. Пусть я не могу тратить такое бабло, но моя самостоятельность обоснована самообеспечением, самовоспитанием и опытом взрослой жизни без родителей. Твои же друзья покупают себе мнительную самостоятельность, забывая о реалиях настоящей жизни. Нет, я им не завидую, мне искренне их жалко.
— Но тем не менее живут они лучше нас! — продолжала она гнуть свое, — у них есть положение!
— Да, у них есть положение, которого они не заслужили. Им просто его подарили заботливые родители. Неужели ты не можешь понять этого?

Она не ответила мне и бросила трубку. Ну вот опять, очередной заскок, а я еще хотел на время отказаться от услуг домработницы, дабы рассчитаться наконец с машиной, купленной в кредит. Я перезвонил и сообщил ей эту новость.
— Продавай машину, езди на метро! Ты лишаешь меня домработницы! Это неправильно! Выбирай, или домработница остается или я ухожу!
— Да ну перестань, квартира крохотная, мы там за час в четыре руки до блеска все выдраим. И потом это временно. Перестань, прошу.
Она опять повесила трубку, а я совершенно разбитый вернулся к своему рабочему месту. Ну, вот опять все по новой. И бесполезно о чем-то разговаривать, чего-то доказывать. Это не возымеет никакого действия вообще.

В тот день я засиделся на работе больше обычного, на звонки не отвечал, на душе было паршиво, и я позвонил другу, который предложил встретиться, прогуляться. Я послал все к черту, отключил мобилу и поехал на встречу с другом. Мы направились в парк, взяли по бутылке пива, арендовали лодку и заплыв на середину озера открыли пиво и я начал делиться наболевшим. Друг сидел молча, слушал внимательно, только качал головой и курил. Он посоветовал мне не брать все это в голову, расслабиться и попытаться договориться с женой. По-хорошему, по-ласковому. Как-нибудь, но договориться. Я ответил ему, что наврядли что-то из этого выйдет, но пообещал попробовать наладить отношения, хотя в глубине души понимал, что это маловероятно. В нашей семье складывался такой нездоровый климат, когда совершенно невозможно жить с человеком, но в то же время невозможно жить и без него. Замкнутый круг, черт его дери.

Время аренды лодки подходило к концу, и мой товарищ налег на весла, направив лодку к причалу. Уже около пристани я увидел растущие у берега кувшики и у меня возникла идея нарвать этих необычных цветов и придя домой подарить жене, в надежде что такой необычный букет подействует на нее благосклонно и она перестанет валять дурака и успокоится. Я рвал кувшинки, не считая их. Пару раз даже чуть в воду не свалился, спасибо другу, поймал меня за брючной ремень. Вскоре я набрал приличный букет и мы направили лодку к пристани. Работники лодочной станции помогли нам выбраться, усмехнулись моему букету, потом отдали паспорт, оставленный под залог и мы с другом потопали к выходу из парка. Погода была благодатная, теплая и безветренная. При такой погоде забывались все невзгоды, и не хотелось думать ни о чем плохом. Мы распрощались с другом, и я пошел домой бодрой походкой, совершенно успокоившийся, с букетом кувшинок в руке, предвкушая, как я приду домой и преподнесу такой необычный сюрприз, который смягчит черствую душу супруги.

И вот я уже стою перед входной дверью в поисках ключей по карманам, нахожу их и открываю дверь, и захожу домой.
— Где ты шлялся? Почему телефон выключен?
— Да ну, не кричи. Вот смотри, букет из цветов речных романтиков, — я вытащил из-за спины букет и протянул ей. Лицо ее перекосила насмешливая гримаса и взяв эти цветы она кинула их мне в лицо. Я не ожидал такого поворота событий и если честно оторопел от такого поступка.
— Ты чего творишь-то? Я к тебе со всей душой, дурость твою прощаю, цветы тебе дарю, а ты так по свински со мной.
— Так, так, ты еще и нажрался? Точно нажрался!
— Бутылка пива это не нажрался, — ответил я, мысленно послав ее к черту и принялся снимать ботинки. Потом я подобрал рассыпанные по полу кувшинки, их было 22. Я тогда не обратил на это внимание, ну 22, так 22. То что это нечетное число и дарится на упокой мне тогда и в голову не пришло. Я просто собрал их с пола и положил на стол в большой комнате.

Только я переоделся в домашнее, продолжилась тирада в мой адрес, в адрес моих друзей, то что все мы нищие голодранцы и ничего в жизни не добьемся, и прочую чушь. Я принял решение разорвать отношения. Ничего не получалось из-за ее слепого упорства и глупости. Чтобы не слушать весь этот бред я заткнул в уши беруши и завалился на диван в большой комнате, решив эту ночь поспать тут.

Мое игнорирование ее истерик видимо сильно задевало ее же самолюбие и от слов она перешла к делу, начав теребить меня на диване и крича мне в уши так, что я слышал ее сквозь беруши. Я вытащил затычки и повернулся к ней.
— Ну, угомонись ты уже. Ну хочешь разведемся. Я лузер, найди себе другого, не лузера. Нечего тебе со мной делать.
В ответ я услышал очередную порцию грязи в свой адрес, что мол я не мужик, пятое, десятое, тридесятое. Я начинал закипать и откровенно ее об этом предупредил. Я так и сказал тогда: Не зли меня, это может плохо кончиться. В общем она утопала на кухню и продолжила уже оттуда вещать уже в адрес моих родителей, очередные бесчисленные оскорбления. Я не выдержал, встал с дивана и пошел на кухню.
— Заткнись! Какое ты имеешь право судить других? Ты сама ничтожество и ничего в этой жизни из себя не представляешь! Ты только и умеешь сидеть на шее, свесив ножки и ни хрена не делать. Ты ничего в жизни никогда не добивалась, тебе всегда все на блюдечке с голубой каемочкой все подносили! Жизнь не такая! За все биться надо! На все нужно время! Неужели это так сложно понять? Не все так легко дается, как тебе кажется. Все начинали с нуля. Мы еще молоды, имей терпение! Все будет! Умерь свой гонор!
— Да какое время, — ответила она,- ты никогда ничего не добьешься, такой же лузер, как твой папаша! Я вижу!
— Да. Видишь. Ностердамус хренов. Грош цена тому, что ты видишь. Чушь!
— Не чушь!
— Еще какая чушь!

Я не хотел продолжать этот цирк и развернувшись собрался уйти из дома не улицу. Она продолжала хаять меня. Моих друзей, родственников за моей спиной. И тут я не знаю что со мной произошло. Срыв. Я развернулся и дал ей пощечину. Я не хотел бить сильно, но получилось достаточно сильно для того, чтоб ее повело в сторону. Она случайно наступила ногой на край валяющегося на полу тапка, подвернула ногу и начала падать. Я не успел подхватить ее. Она ударилась прямо виском об край столешницы и упала на пол. Я подбежал к ней, пытался нащупать пульс — его не было. Дыхания соответственно тоже. Я заплакал. Я был на грани отчаяния. Я не верил в то что такое случилось. Не хотел верить. Я бился в истерике около нее часа 2. Потом я поднял ее тело на руки и отнес на диван в большой комнате.

Я сидел рядом с ней, гладил по волосам и умолял простить, простить за все, умолял очнуться, но все это не имело никакого смыла.
Как робот я направился на кухню, открыл шкафчик с лекарствами. Достал оттуда пузырек с валиумом и не раздумывая высыпал все его содержимое в себя.

Затем я вернулся на диван, и начал ждать действия таблеток. Перед глазами на столе лежал букет кувшинок, ровно 22 штуки, на упокой. Роковое совпадение. Почему я не считал их когда рвал эти водные цветы там на озере.
Вскоре картинка перед глазами поплыла и я понял, что еще чуть-чуть и я отрублюсь навсегда. Из последних сил я взял со стола телефон и набрав 02 заплетающимся языком сообщил о двух трупах по своему адресу. Буквально через секунду я провалился в черную яму. Больше ничего не помню.

Следователь озадачено почесал подбородок и выключил диктофон.
— Дальше по твоему адресу приехал наряд милиции, вынес дверь, обнаружил тебя полуживого и твою мертвую жену. Ее в морг, тебя в больницу на промывание желудка и прочие процедуры. Знаешь что тебе грозит?
— Убийство по-неосторожности?
— Верно… Пиши чистосердечное. Повтори все на бумаге. Тебе я вижу нечего скрывать.
— Совершенно нечего, все как есть. Но можно напишу чистосердечное завтра? Я очень устал, еще не оклемался окончательно от валиума.
— Хорошо. Я попрошу, чтобы тебя отвели в камеру.

Следователь вышел из комнаты, и позвал конвоиров. Они заковали меня в наручники, и повели в камеру. Следователь печальным взглядом проводил меня и скрылся из виду за первым же поворотом.
С меня сняли наручники, запустили в камеру и закрыли за мной дверь. Я не стал дожидаться ночи и решил осуществить задуманное прямо сейчас. Я не мог жить с таким грузом на душе. Ни в тюрьме, ни после освобождения мысли о том что случилось не дали бы мне жить спокойно. Я решил уйти. Сняв с себя рубаху, я оторвал с нее рукав, потом разорвал его вдоль и связал в одну веревку. Затем соорудил петлю и накинул ее себе на шею. Другой конец веревки я привязал к решетке, закрывавшей окно. Теперь осталось лишь подогнуть ноги и все…

Я подогнул. Нечеловеческая сила сдавила горло, в голове заколотили тысячи огромных молотов, я не мог вздохнуть. В глазах потемнело. Тело рефлекторно пыталось встать на ноги, но паника не дала ему сделать этого. Спустя пару минут все окончилось, и я увидел свет.

Прощай земля, прости… Здравствуй, любимая, мы скоро встретимся. Только прости меня. Я лечу к тебе с огромным букетом кувшинок. Ровно 22 штуки.