Бритва

Один из моих двух дедов — Леонид Ильич. Войну закончил в звании гвардии старшего лейтенанта.
На полуторках, студебеккерах, виллисах и доджах прошёл финскую, дорогу жизни, Курскую дугу и т.д. Май 45-го встретил в Кенигсберге. До конца жизни — самая любимая песня: «Эх, дороги!..»

Как-то на днях разбирая скопившийся в квартире хлам, мать выудила на свет потрёпанный, но всё ещё сохранивший весьма бравый вид, картонный пенал. В нём оказалась… бритва. На первый взгляд — обычная бритва, каковой мужики с остервенением возюкали себя по брылям в историческом промежутке между утерей искусства ровнять щетину топором и изобретением американцем Жиллетом «безопаски». Обчная-то она, обычная… Да уж очень памятная. Дедова. Трофейная. Золингеновская…

Во времена оны, когда деревья были большими, дед — живым, а я ходил под стол и по большому, и по маленькому, Леонид Ильич гордо заявлял, что эта самая бритва ему как-то жизнь спасла. Подробности этого мероприятия я узнал много позже уже от собственного отца. В пересказе бати дело было так.

Рано утром третьего или четвёртого дня после захвата нашими Кенигсберга, т.е. 12-13 апреля 45-го, бравый старлей-гвардеец 2-ой Гвардейской армии 3-го Белорусского фронта Лёнька решил побриться. Сказано-сделано. Дед приготовил полотенце, стаканчик, помазок, найденную на днях в сгоревшем фольварке бритву и… тут понял, что воды-то под рукой и нет. Нет — так будет. Как был — в галифе и майке — старлей прихватил бритву (чтоб находчивые соседи не «экспроприировали» в отсутствие хозяина) и, весело помахивая котелком, зашагал к Прегелю. Надо заметить, что дедов автобат в этот момент квартировал рядом с разрушенным ж/д вокзалом, так что до реки было — два плевка. Вокруг советских войск наблюдалось просто битком и дед даже не озаботился прихватить положенный ему наган.

Руины, руины, воронки, руины…
Наконец, вот и берег реки с перманентно бомбами разнесённой вдрызг каменной облицовкой. Дед наклонился, черпанул котелком воду, выпрямился и… остолбенел. В трёх шагах от него, косясь совершенно заросшим и грязным лицом, стоял здоровенный фриц с расстёгнутой ширинкой. И ссал. Под правой подмышкой торчал ствол автомата. Под левой — ремень с двумя флягами.
Было понятно, что для немца случайное рандеву тоже не принесло радостных эмоций. Видимо, он все последние дни прятался где-то по подвалам и канализациям, а утречком тоже вылез за водой… А заодно и — облегчиться.

Дальше события развивались стремительно. «Ах ты, сука недобитая!..» — заорал дед, надеясь патриотичным воплем привлечь внимание своих. Фриц выпустил пиписку и дёрнулся руками к автомату. Дед запустил во вражину котелком. Фриц отшатнулся, запутался в съехавших на колени штанах и упал. Сообразивший, что у него-то самого из всего оружия при себе — только изделие славного золингеновского мастера Фридриха Шлемпера, Лёнька воинственно вздел бритву и тигром прыгнул на дойча.

Прибежавшие спустя пять минут на ор и мат красноармейцы застали совершенно идиллическую картину: немец со спущенными штанами лежал на спине по стойке смирно, не забывая тянуть руки по команде «хенде хох». На поверженном фрице гордо восседал Лёнька, крепко ухватив впавшего в ступор ворога левой рукой за головку члена и притиснув правой отточеное лезвие бритвы под самый корень арийского х.. Глаза, говорят, у немца были совершенно безумные…

Так дед взял в плен вражьего обер-ефрейтора.

Лёньку за этот бессмертный подвиг даже чем-то наградили. А заодно — влепили мощный «фитиль» за одиночные прогулки без табельного оружия. Впрочем, это не мешало деду до конца жизни вспоминать о произошедшем с чувством глубокого удовлетворения. Однако, на традиционные послевоенные встречи ветеранов с пионерами деда почти не приглашали… Все в посёлке знали, что бывший старлей-гвардеец свой рассказ обычно начинал с не совсем педагогически выверенной фразы: «Всё на войне было… И слёзы, и радость… Я даже как-то одного фрица за х.. поймал!..»

Вот так всё это было. Теперь держу эту легендарную бритву в руках и вспоминаю деда — весёлого, даже в свои семьдесят с гаком бесшабашного и готового молниеносно «дать в тык» любому поселковому дебоширу… Классный был мужик, чего уж тут говорить. Пусть земля ему… А бритву я спрячу подальше. Младший сын подрастёт — ему подарю реликвию. Пусть помнит прадеда — героя.