В какой-то день во дворе сцепились доминошники и начали остервенело бить друг другу морды и прочие части организма. То ли рыба у них протухшая получилась, то ли у кого-то в рукаве дополнительный комплект костей обнаружился. А то, возможно, и просто кальция в организме переизбыток возник.
День бьются, другой. Из скорой помощи даже доктора с запасом бинтов, йода и гипса во дворе оставили, чтоб машину туда-сюда не гонять.
— Надо ж сколько у нас доминошников-то. — удивился Степаныч. — Уж штабелями укладывают выбывших, а в драке меньше народу не становится.
Степаныч сидел у окна, пил чай и с интересом наблюдал за битвой доминошников.
— А ты все сидишь! — едко парировала Захаровна, вернопилящая супруга Степаныча с 30 летним стажем недовольства. — Убивают друг друга, а ты все чаи гоняешь.
— А чего я сделаю-то? — хлебнул чаю Степаныч. — Милицию вызывали. Вона — тоже дерутся там. Что ж среди миллиционеров доминошников нет? Самому разнимать идти — накостыляют всенепременно. Вот и сижу.
— Прирос уж к табурету! — фырнула Захаровна и ушла смотреть телевизор. Там как раз что-то глупое начиналось. Двести пятидесятая серия чего-то глупого.
На следующий день дерущиеся доминошники где-то разжились пистолетами, ружьями и прочим огнестрелом и конфликт вышел на новый уровень.
— Смотри как разошлись, а. — удивился Степаныч. — Мирная вроде игра, а тут гляди как. И метко жеж стреляют. Кучно бьют. Как костяшкой по столу — один в один.
— А ты сидишь все! — поморщилась Захаровна. — В спальне стекло вышибли твои ворошиловские стрелки, а тебе и дела нет. Зинку вон, с восьмого этажа, человек за хлебом вышле — с утра в ногу ранили.
— Есть мне дело. — миролюбиво протянул Степаныч. — Я пленкой окно завесил пока. Завтра стекло если найду — застеклю. Сегодня ходил — нигде нет стекол. Оказалось повсюду доминошники разошлись. Стекла завозить не успевают. Смотри, смотри санитары есть у них — вона ползут, раненных вытаскивают.
— Жену убьют, а ты сидишь все. — бурчала Захаровна.
— Не убьют. — утешил Степаныч. — Ты ж тоже не ходи как эта самая… Пригибайся немного. Они конечно неплохо стреляют, но бетон же кругом. Рикошетом может задеть. Хоть знаешь, что такое рикошет? Темная ты моя.
— Светлый тут нашелся! — фыркнула Захаровна, которая понятия не имела что такое «рикошет». — Прям примерз к табурету этому. Сидиит и сидиит.
Через день в конфликт вступила армия. Во дворе появились окопы, артиллерия и хорошо укрепленные доты. Девятиэтажный дом напротив дома Степаныча снесли дабы расширить театр военных действий. Степаныч застеклил заново все окна и приладил стальные ставни. Во дворе ритмично ухал миномет.
— Смотри-ка. Серьезно как развернулись. — размышлял Степаныч, поглядывая во двор через щель в ставнях. — А я, главное, им стол для домино помогал устанавливать… Кто ж знал-то, что так обернется? Надо б завтра в подвале песка в мешки набрать, да окна заложить. Хотя, конечно, обидно будет — лифт не работает, я завтра буду весь день мешки с песком на седьмой таскать. И ведь только закончу — они обязательно помирятся.
— Это потому что ты неудачник. — сказала Захаровна, которая мешала что-то на плите, обряженная в армейскую каску где-то раздобытую Степанычем. — Только на кухне торчать и умеешь. Чаи распивать тут.
— Да. С женой только и повезло. — хихикнул Степаныч. — Я вот все думаю — пушки у них есть, а танков почему-то нет. Может в танковых войсках ничего не знают про домино? Как думаешь, а?
— Не думаю я о глупостях всяких. — отмахнулась Захаровна. — Я думаю — хорошо бы к ужину соленых помидор достать. Ты как?
— Принесу. — кивнул Степаныч. — Где бронежилет наш?
— Здраасьте-пожалста. — пропела радостно Захаровна. — За картошкой кто ходил? Я что ли?
— А точно. — вспомнил Степаныч. — Я ж им дверь балконную припер. Там шпингалет сорвало.
И пошел на балкон за соленьями.
В четверг весь город узнал, что танкисты и летчики тоже являются завзятыми доминошниками. Сначала Степаныч приуныл, но повеселел, когда узнал, что саперы и войска ПВО тоже любят домино. Немного неудобно было раздвигать мешки с песком, чтоб посмотреть во двор, но когда в несущей стене появилась трещина сантиметра в три, душевное расположение вернулось к Степанычу, несмотря даже на отключенные с утра электричество, газ и воду.
— По-моему выдыхаются! — пытался он перекричать канонаду. — Уже стреляют абы как. То недолет, то перелет. Тотальная мобилизация, видать у них. Кто попало уже бьется.
— Чтооо? — не слышала Захаровна, готовящая ужин на костерке, на кухне.
— Чаю мне сделай! — крикнул Степаныч.
— Из чего я тебе его сделаю? — крикнула Захаровна с такой силой, что во дворе закричали «Воздух! Воздух!». — Воды осталось — всего ничего!!! А ты все сидишь! Чаехлеб проклятый!
— Я ж принес канистру целую! — крикнул Степаныч. — Ты стирала что ли?
— Дура я что ли стирать? — закричала Захаровна. — Где я вывешивать стиранное буду?
— А хоть в спальной! Там стены нет. — посоветовал Степаныч.
— Сам туда иди! Я вчера полотенчико повесить хотела — так обстреляли меня. — заплакала Захаровна. — А ты все сидишь и сидишь.
— Так что ж ты молчала?! — разозлился Степаныч. — Ну все!
Степаныч вскочил, скинул с окна мешки с песком, широко распахнул ставни и закричал:
— Вы охренели там все что ли?!! А ну-ка прекращайте этот бардак! Прекращайте или я за себя не отвечаю! Либо вы прекращаете, либо я до завтра тоже научусь играть в ваши игры. Вот тогда посмотрим кто кого! А ну-ка завязывайте!
Во дворе наступила тишина.
— Степаныч! Ты горячку-то не пори. — закричали со двора. — У тебя ж две докторских. По ядерной физике и биологии. Далось тебе это домино? Капец ведь настанет всем. Ты чего?
— Того! — ответил Степаныч. — Еще и Захаровну научу — будете знать!
— Атас!!! Бросай оружие! — в ужасе закричали во дворе.