Ванька Жуков, двадацти пятилетний провинциальный маркетолог, отданный три месяца тому назад в ученье к брэнд-менеджеру Аляхину, в ночь под Рождество не ложился спать.
Дождавшись, когда топ-менеджеры ушли на афте-пати Брэнда года, он достал из стола Паркер с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист из под брифа, стал писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на мерцающий монитор и камеру видеонаблюдения. Камера давно не работала, но все же ревностно поблескивала красной лампочкой. Бумага лежала на стойке ресепшна, а сам он стоял вполоборота, чтобы вовремя заметить, если кто войдет.
«Милый дедушка, Филипп! — писал он. — пишу тебе письмо.
Поздравляю вас с ростом котировок Доу Джонса и американского рынка рекламы на 6 али 8 процента. У нас тоже все растет и дорожает. Нету у меня тут ни Нордстрема, ни Траута, только ты у меня один остался».
Ванька перевел глаза на темное окно, в котором мелькало отражение его Nokia 8800, и живо вообразил себе дедушку Котлера, служащего Профессором Высшей школы менеджмента Дж. Л.Келлога при Северо-Западном университете. Это маленький, необыкновенно юркий и подвижной старикашка лет 65-ти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами. Гуру маркетинга. Днем он балагурит на лекциях с благополучными студентами, а по вечерам строчит дорогие статьи в научные журналы. Теперь, наверно, Котлер сидит на крылечке собственного дома на побережье, щурит глаза на ярко-синие окна небоскребов или слушает свой Ipod Video. Мерседес его запаркован тут же, посреди аккуратно стриженной лужайки зажиточного пригорода. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно все американское селение с его белыми крышами и полотнищами американских же флагов на шестах…
Ванька вздохнул, наскоро проверил sms-ку и продолжал писать:
«А вчерась мне была выволочка. Групп-брэнд-менеджер вывел меня прямо с агентского фуршета и отчесал шредером за то, что я качал с медленного FTP ихний международный ролик под адаптацию и по нечаянности заснул. А на неделе еще директор по трейд-маркетингу велела мне сделать им принты под паллетную выкладку, а я начал брэнд-гайд новый спрашивать, а она взяла этот брэнд-гайд и ейной обложкой начала меня в харю тыкать. Кто ж знал, что он тутова на видном месте лежит. Подмастерья из стратегического планирования надо мной насмехаются, посылают в Иль-Патио за пиццой и велят красть бюджеты с регионов, а финансовый контролер бьет потом чем попадя. Чаще бонусами. А еды нету хорошей никакой. Утром дают круассаны из Кофе-Хауса, в обед пасту разную с ракушками чаще и к вечеру тоже суши, а чтоб чаю или щей, то тут этого совсем не трескают. А спать мне велят в Бутово ехать, на съемную, а когда дедлайн у кого ихний плачет, я вовсе не сплю, а сижу в Паурпоинт им верстаю. Милый дедушка, сделай маркетинговую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню себе, нету никакой моей возможности… Кланяюсь тебе в ножки Буша и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру…»
Ванька покривил рот, потер своим черным кулаком глаза и всхлипнул.
«Я буду тебе макеты верстать, — продолжал он, — хошь в Кореле, хошь в Фотошопе. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Христа ради попрошусь хоть в торговый отдел, али заместо какого Фрэнка в супервайзеры пойду. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было управляющим партнером в агентство бежать, да клиентский лист у них хилый и за годовой бонус шибко боюсь».
Тут Ванька вспомнил про свой прежний оклад и кисло усмехнулся. Тогда в почти что босоногую пору ему с головой хватало и тех малых денег. Без съемной квартиры, без каждодневных трат на рестораны и сомнительные увеселения ночной Москвы. Усмешка сползла в грустную гримасу. Слезинка пробежала по его щеке и он продолжил. «А когда вырасту в большого менеджмера на каком вашем програмистском заводе, то за это самое буду тебя в старости кормить и в обиду никому не дам, а помрешь, назову твоим именем новый он-лайн сервис.
А Москва город большой. Дома всё элитные и кайенов много, а десяток почти нету и собаки не злые, а чаще совсем мелкие. В сумках сидят все время, не знаю как и гадят. В кепках норковых тут ребята не ходят и на метре не издють, а раз я видал в одной лавке на окне лампа продается, что твой автомат золотой, такая дороже чем наша машина стоит. Девки тут все больше тощие, белые волосом, да злые. Все бегут, куда не знаю. А в фашонах тут и тетерева, и рябцы, и кенгуру даже, а в котором месте их стреляют, про то не сказывают.
Милый дедушка, а когда у вас будет распродажа большая, возьми мне Мак белый с памятью на 2 гига и спрячь до приезду».
Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, простую и понятную работу с региональными агентствами, щиты 3 на 6, телевизионные статичные открытки, перетяжку на единственной центральной улице, мелкие, но приятные откаты. Сиденье в форумах целыми днями, когда не дают бюджета… Вспомнил, как легко, как просто все решалось без разных ребрендингов, тимбилдингов и воркшопов. Как именем дедушки Котлера высмеивал он потешные региональные агентства и гоголем ходил перед заезжими питерцами и москвичами.
«Приезжай, милый дедушка, — продолжал Ванька, — Христом богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а трафик такой, что и сказать нельзя, всё плачу. А намедни групп-брэнд-менеджер велел мне стратегию писать, так что засел я на пять дней и пять ночей и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой… А еще кланяюсь тренд-сеттерам всем вашим. Остаюсь твой последователь Иван Жуков, милый дедушка приезжай».
Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, Скраденный накануне в бухгалтерии… Подумав немного, он глотнул Мартеля из потайного своего дьютифришнного запаса и написал адрес:
В США, Котлеру.
Потом почесался, подумал и прибавил: «трижды лауреату ежегодной премии Alpha Kappa Psi».
Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел кашемировое пальто и выбежал на улицу. Метро закрывалось на вход через 20 минут.